ЭЛЕВСИНСКИЕ ТАИНСТВА (ELEUSINIAN MYSTERIES)
Астрология, Магия, Гадания on-line, Сонники в Хранилище

Навигация



ЭЛЕВСИНСКИЕ ТАИНСТВА (ELEUSINIAN MYSTERIES)




Начиная изучать самые ранние и великие из греческих мистерий,
необходимо поставить себе четкие границы, в противном случае небольшой
разбор разрастется до размеров тома. За этими границами должны остаться
вопросы о древности, происхождении и персонах-основателях. Для нашего
рассмотрения достаточно знать, что элевсинские таинства обладают весьма
солидным возрастом, и в начале христианской эпохи Эпифаний, оценивая
вопрос древности, заявил об их учреждении где-то за восемнадцать
столетий до рождения Христа. Существует старое мнение, что таинства
были привнесены в Грецию из Египта, однако с исторической точки зрения
это представление наверняка ложно, хотя и вполне удовлетворительно в
легендарном плане, ибо говорит о том факте, что греческим таинствам
предшествовали мистерии из других и более древних стран, например
Египта. Что же касается мифов об основании элевсиний, то их очень
много, ибо основателями считаются Эрехтей, шестой царь Афин, Инах, царь
Аргоса, Эвмолп — в отношении Малых таинств — последний был назначен
Эрехтеем жрецом Цереры, а что касается Больших, то основателем
считается Орфей, с этой целью рассматривающийся как историческая
личность. Итак, таинства Элевсина — это мистерии Деметры, она же
Церера, и Персефоны, она же Прозерпина, основанные, по собственной
легенде, самой Деметрой в Элевсине. Все «исторические» гипотезы об этом
ложны, и мы вполне можем удовольствоваться мифом, от которого никто и
не ожидает достоверности. Таким образом, опираясь на свидетельство,
например, Исократа, афинского оратора, мы можем символически признать,
что «Деметра сделала два подарка афинянам и оба — исключительно цен
ные». Первым было пшеничное зерно, «которое освободило нас от дикости»,
вторым же — мистерии, «которые наставляют посвящаемых, чего им ждать от
смерти и вечности».
Легенда Элевсина. Центральный миф элевсиний столь же знаком читателям
античной литературы, как миф о Хираме — масонам и тем, кто, находясь за
пределами Ордена, считается его исследователем. У Деметры — дочери
Сатурна и Кибелы — от союза с Зевсом родилась дочь Персефона. Персефона
считалась красавицей даже среди богинь, и мать для большей безопасности
перенесла ее на Сицилию, где она и жила в особом жилище, возведенном
циклопами посреди земного рая. Тем не менее оно оказалось местом
проклятым, ибо когда она и ее служанки — Родопа, Калипсо и другие —
собирали в саду розы, лилии и другие цветы, земля разверзлась и на
золотой колеснице появился бог преисподней Плутон. Так произошло
похищение Прозерпины. Бог перенес безутешную деву в сферу мрака и
сделал ее царицей Инфернуса. После легенды о похищении идет легенда о
поисках своего похищенного чада Деметрой, которая для этого приняла
обличье старухи. Она добралась до Элевсина, где Метанира, жена царя
Аттики Целея, наняла ее нянькой своему сыну Триптолему, или Демофону.
Эта история излагается в некоем гимне VI века до н. э., авторство
которого приписывают Гомеру. Два ее эпизода, которые касаются нас.
таковы: (1) богиня нашла у Целея утешение в своем горе я (2) в конце
концов предстала всгм в своем истинном облике. Ока и■;.■.. воздвигнуть
храм, в котором учредила величественные явства. Мы видели, что Деметра
— это богиня урожая, а во время ее пребывания в Элевсине земля
оставалась бесплодной. Гимн говорит нам дальше, что, боясь остаться без
жертвоприношений смертных, в историю вмешался Зевс и пообещал вернуть
Персефону матери, если только та не успела вкусить пищи Гадеса. Однако
рок решил так, что она съела в Аиде четыре гранатовых семени,
вследствие чего Плутон обладал властью над ней несколько месяцев Б
году, в течение которых она должна была оставаться с ним в преисподней.
Обычно говорится о сроке или в шесть, или в четыре месяца. В первом
случае шесть оставшихся она проводила с Деметрой. Во втором у матери
было четыре, остальные четыре Персефона жила на Олимпе. Как бы то ни
было, Деметра смирилась: сев и урожай возобновились, земля приносила
обильный плод, а Зевс сохранил за собой жертвоприношения от людей.
Уход и возврат. Если говорить о мифах, это не самый из них выдающийся —
он уступает великолепием легенде
о золотом руне и его поиске. Его можно сравнить с валлийской историей о
Передуре: как из нее вырос великий цикл о Персевале и Святом Граале —
от малого начала к высокому концу, — так и из простейшего мифа возник
великий и прославленный ритуал элевсинских таинств, хранилище
греческого мира, которому раздавалась хвала поэтов и философов
позднейших столетий, над истинной целью которого многие ломали голову и
напрягали воображение — как и над циклом о Граале. Любопытно отметить,
что, как бы далеко они ни отстояли друг от друга, обе легенды являются
выражением старой формулы «ухода-и-возврата» — а значит, обе
представляют нам метафору поиска — его необходимости, его ведения и его
завершения.
Классические свидетельства. Я уже упомянул, что у классических авторов
мы можем встретить разнообразные похвалы в адрес элевсиний вместе с
отчетами о них. В этой связи необходимо отметить, что основание обряда
от составления источников наших знаний о них отделяют многие столетия.
Ранние свидетельства принадлежат греческим поэтам. Благословен и
счастлив тот, кто, по выражению Еврипида, знаком с таинствами богов,
которые ведут свою священную жизнь, «устраивая оргии в горах». По
Пиндару, эти люди знали «цель жизни и всякую цель Зевса». Для Софокла
место таинств было местом жизни, ибо всем остальным правят страдание и
зло. В хоре посвященных у Аристофана провозглашается, что только для
них солнце и для них дар света, ибо они соблюдают «правила
благочестия». Исторически за поэтами следует Платон, и он утверждает,
что целью посвящения было возвращение души в то положение, «откуда она
пала, как из исконного места своего совершенства». Он цитирует Сократа,
выражающего мнение, что те, кто учредил таинства, «были не так уж
просты, но на самом деле еще в древности приоткрыли в намеке, что
сошедший в Аид непосвященным будет лежать в грязи, а очистившиеся и
принявшие посвящение, отойдя в Аид, поселятся среди Богов». Однако то,
что Платон смотрел на них под собственным углом, мы можем заключить,
если сравним умеренное и довольно поверхностное суждение его учителя с
его собственным описанием тех таинств, «которые можно по праву назвать
самыми блаженными» — те, кто допускается к ним, восходят посредством
созерцания к «умопостигаемой красоте». Это напоминает указание из
одного орфического фрагмента неизвестной даты: «Следуй верным путем и
созерцай единственного Правителя мира». В заключение Платон говорит,
что целью таинств было объединение душ людей «в причастности богам». Мы
можем сравнить это с изречением Исократа, определявшего в то же время,
что и Платон, таинства как то, в чем «человеческая природа нуждается
главным образом». Среди римских авторов, Цицерон говорил о священных и
величественных обрядах Элевсина, которые есть «начало жизни разума и
добродетели». Также, на его взгляд, «Афины создали много великолепных и
даже божественных вещей», но «не дали ничего лучше, чем те таинства, с
помощью которых мы уходим от неразумной и дикой жизни и, так сказать,
приручаем себя к жизни человеческой». Позже он утверждал, что их
главным вдохновенным упованием было благословенное бессмертие.
Поздние свидетельства. Множество классических источников относятся к
началу христианской эпохи. (1) По Страбону, «тайное проведение таинств
сохраняет величественность, подобающую Божеству». (2) Аристид называет
элевсинии «общим храмом земли». (3) Порфирий упоминает моральные
принципы, внушаемые священными обрядами. (4) Плутарх сравнивает смерть
с продвижением кандидата к Большим таинствам, так как жизнь после жизни
подобна своего рода посвящению в величественный обряд. (5) Прокл
говорит, что посвящение освобождает души от этой материальной и
умственной жизни, чтобы воссоединить их с богами. (6) Таково же мнение
Саллюстия, а (7) Теон говорит о дружбе с Божественным как о духовном
венце эпоптов. Я не буду цитировать христианских авторов, хотя их
мнение по-своему и важно, так как они говорят не столько об Элевсине,
сколько о поздних обрядах, и по этой же причине я не упоминаю Ямвлиха и
Плотина. Мне важно представить элевсинии в наиболее совершенном —
греческом — их виде,
а не в том, в каком они были известны в Риме или Александрии, хотя
упадок и разложение империи, которые затронули таинства в поздний
период, коснулись элевсинских святилищ меньше всего и в последнюю
очередь. Как мы знаем, это было время, когда слова «мистерии» и
«отвращение» стали почти синонимами — исторические документы так и
свидетельствуют об этом.
Значение мистерий. Приведенные цитаты кратки и фрагментарны, но они
достаточно показательны в том смысле, что позволяют неискушенному
читателю составить себе представление об отношении авторов
классического периода к элевсинеким мистериям. Важно понять, что,
принадлежа к разным эпохам греческой литературы, эти мнения все
настолько молоды по сравнению с самим обрядом, что могут быть названы
сравнительно современными. Они описывают состояние, установившееся
значительно раньше, изменениям которого они уже не были свидетелями, и
выражают только те или иные личные точки зрения. Таинства возникли в н
за многие века до того, как Пиндар рассказал об их назначении. Место,
которое занял обряд посвящения, было столь значительным, что он
превратился в что-то вроде повсеместного обычая, пренебрежение которым
считалось почти позорным. Сократа же, который отказывался вступить в
Святилище — очевидно, из-за того, что был свободным учителем, не
расположенным связывать себя формальными обязательствами, — вполне
можно сравнить с человеком, который в христианском мире отказывается от
обряда крещения. Его считали изгоем, его подозревали во всех грехах.
Более того, таинства были защищены самим национальным духом, и любое
упоминание того, что происходит во Внутреннем Святилище, было не только
запрещено, но и осуждаемо общественным мнением. Мы знаем, что однажды
люди восстали как один, готовые разорвать своего великого поэта Эсхила
за мнимы;; намек на официальные тайны в одной из его трагедий, которая
игралась первый раз, — он оправ лишь тем, тоже весьма неблаговидным,
обстоятельством, что сам не посвящен в таинства.
Опыт таинств. Таким образом, элевсинии были самой евящ вещью,
внутренним сердцем религии, и это первое, что следует сказать в их
связи. Само по себе это ясное и простое утверждение, що дело обстоит
иначе, если мы рассмотрим мнение Платона, а имен.-но то, что он говорит
об эпох: гах, восходящих посредством созерцания к умопостигаемой
р:расоте. Было ли это восхождение совершаемо разумом, на короткое время
просвещенным и вдохновленным ритуальной речью жреца? То ли он
подразумевает под причастностью богам? Я уже сказал, что Платон, как и
схожие с ним авторы, по-своему смотрел на таинства — ведь и легенду о
Граале одни ученые рассматривают в аспекте исследования мифологии
растительных божеств, а другие, коренным образом отличающиеся от
первых, — в аспекте мистическом. Я встретил как-то в связи с этим во
многом предвосхищающее позднейшие мнения утверждение Плутарха о том,
что тайная доктрина мистагогов сообщалась принимающим ее безыскусно,
бездоказательно, в отсутствие любых аргументов — чтобы испытать степень
их веры. Иными словами, форма изложения мало чем отличалась от устного
выражения догматов. Если сопоставить это утверждение и все то, что мы
уже знаем о самой церемонии, кажется, есть только один ответ на вопрос:
сообщались ли блаженство и мудрость таинств в символической процедуре и
иносказательных речениях, или кандидаты попадали в руки мудрых и
просвещенных Мастеров и под их влиянием они обретали на время такое
духовное состояние, в котором они непосредственно достигали благодати и
причастности Божественному? Я считаю, что все свидетельства говорят в
пользу только одной из возможностей, а именно — первой. Однако в
некоторых современных школах, преимущественно оккультного характера, в
той или иной форме рассматривается и вторая возможность. Принимая во
внимание ее важность, нам необходимо ее рассмотреть. В отношении
обрядов Элевсина и символического масонства говорится — с неосознанной
точностью, — что они различаются так же, как поминовение Тайной Вечери
в протестантской церкви старого типа и сверхъестественная месса
мистического святилища Эккартсгаузена или Лопухина.
Пояснительное исследование. В 1850 году в Англии было предложено
объяснение мистерий, отличающееся от всех предыдущих. Автором работы
был аноним, называлась же она — «A Suggestive Enquiry into the Hermetic
Mystery and Alchemy» (Пояснительное исследование герметического
таинства и алхимии). Неизвестный автор — миссис Этвуд (Atwood) —
описывает посвящение как начало жизни разумной и добродетельной,
которая ведет к надежде на блаженное бессмертие, основанное на уже
достигнутой причастности к нему. Поэтому они были больше чем просто
начало мудрости, они обещали объединение в одно целое сознательного
существа и его «объекта рационального исследования». Уму,
следовательно, предлагалась не «метафорическая абстракция» — адепт
должен был соединиться с Божественной природой при помощи божественного
посредника. Она цитирует Прокла, который говорит, что те, кто посвящен,
с самого начала встречаются с «многочисленными и многообразными
богами», но будучи принятыми во внутреннее святилище, они не
обнаруживают ущербных божеств, наоборот, они получают божественное
вдохновение и участие в самой сущности Божества. Миссис Этвуд это
понимает как непосредственный опыт души кандидата, но Прокл говорил о
символическом участии, ибо он противополагает то, что сообщается в
таинствах, и то, что достигается мистически изнутри. «Итак, —
продолжает он, — если душа смотрит вовне, она видит тени и образы
вещей, а возвращаясь в себя, она разгадывает и открывает свою
собственную сущность. Сперва ей кажется, что она созерцает лишь себя,
но, проникая дальше, она воспринимает то, что называется разумом, а
продолжая двигаться дальше в сокровенное святилище, она рассматривает
Божественную Сущность, и это есть самое восхитительное действие
человека — в тишине и покое областей души восходить вверх, даже до
Божественности, приближаться и быть близко соединенными с тем, что
невыразимо и выше всех вещей. Поднявшись высоко до самого
Первопринципа, душа заканчивает свое путешествие и отдыхает».
Очищения. В упомянутой книге говорилось также, что душа освобождалась
посредством очищения мистерий и переходила в высшее состояние, и в этом
отношении обряды очищения предназначались для того, чтобы восстановить
единовластие разума. Мы увидим позже, в чем состоят эти обряды, — и что
они не могут быть признаны действительно священнодейственными, будучи,
кроме прочего, сами по себе весьма неэффективными.
Состояние транса. В мои намерения не входит углубляться здесь далее в
вопрос о так называемых посредниках очищения, которые, согласно
«Пояснительному исследованию», постепенно подготавливали к
действительному опыту. Для нашей настоящей цели достаточно будет
сказать, что, гипотетически, «опыт» заключался в состоянии транса,
введение в который человека было самой главной тайной святилищ
мистерий. Посредством этого транса — искусства «божественно
могущественного», а не только «теоретического созерцания», — адепты
становились «сознательными причастниками» мудрости истинного ! Душа
познавала себя не частично ; как обычно, а как целое. Она подходила к
желаемой цели и, «участвуя в Божественном», постигала и осознавала
существование универсальной жизни. Нисхождение в Аверн представляло
собой опасности, которые подстерегают ее во время первого периода
освобождения, и таинственность этого опыта была связана с тем, что
Захваченность духом была возможна и для ! неподготовленного — ее надо
было охранять. После постижения Гадеса, претендент переходил в со
провождении жрецов к беесмертному жилищу, и на этом Малые I таинства
заканчивались. Это жилище было в поле зрения, но достижение его еще не
наступало. Если согласиться на минуту с Этвуд в том, что это были
странствия души в некоем состоянии вызванного жрецами или кем бы то ни
было транса, необходимо учесть, что они были в той же ! мере действиями
мира образов, в какой они могли быть драматическими представлениями
внешних участников символического обряда. Я имею в виду, что это не был
истинный опыт. Мы должны понять, что схема мистерий в Элев сине была
традиционной
ритуальной схемой, и нет оснований предполагать, что они были чем-то
другим, нежели драматической церемонией, какова бы ни была ее истинная
суть.
Стигийское озеро. Между стремлением и его объектом находится Стигийское
озеро и та мистическая смерть, когда душа покидает на время свою земную
оболочку. Когда метафорическая дистанция преодолевалась успешным
прохождением этапов посвящения, возникало «видение света Элизийского» —
глаз, по легенде, переставал смотреть внутрь и созерцал свой объект
через атмосферу естественной жизни, ибо было достигнуто подобие, «столь
близкое, сколь возможно в сознании», между самопознанием и
самопознанным.
Высшее Единство. Тем не менее существовала другая степень, называвшаяся
Умопостижение Элизиума, где, как сказано, приоткрывался «примерный
образ» все общей природы. В итоге душ») эпоптов, сделавшиеся
совершенными и «пройдя через все движение умопостигаемых причин»,
подходили вплотную к созерцанию Высшего Единства. Это созерцание
являлось заключительным «подготовлением» к перемещению в иное — к
интуиции того, что есть прежде всех вещей и причина всего, «что только
видением видится и пониманием понимается для того, кто, проникнув во
все центры, обнаруживает себя в источнике всего и, переходя от себя к
нему, достигает конечной и венчающей все его духовное странствие
трансценденции». На этом таинства заканчивались. Я должен лишь
добавить, что в этой очень занимательной фантазии смешаны сведения
классических источников о мистериях с платоновской и неоплатонической
теософией — благодаря, в особенности, таким писателям, как Томас Тейлор
(Taylor). Мнения Платона и его последователей о состоянии освобожденной
души попросту проецировались на ритуальную практику мистерий.
Мистицизм неоплатоников. Мы можем вспомнить в этой связи мнение
Порфирия о посредниках умопостижения вещей и о двух видениях смерти,
«одно, в котором тело освобождается от души, а второе, особенно у
философов, в котором душа освобождается от тела, возвращаясь к жизни
под властью другого закона». Я привел лишь одну цитату из множества — в
них греческие мистические философы обращают наше внимание на ту же
последовательность знания и ту же цель его, а именно единение с
Божеством, которое во все века было предметом размышлений христианских
мистиков. Mysterium magnum (Великое таинство) неоплатонической
философии было сопряжено в «Пояснительном исследовании» с
интерпретацией Элев-сина и его мистерий, а некоторые важные указания
были попросту извлечены из работ самих философов. Объяснение состоит в
том, что они рассматривали античное посвящение, так же как я и те, кто
разделяет мою позицию, рассматриваем ритуал Третьей цеховой степени
масонства. Их символическое понимание обрядов посвящения, взятого в его
высших проявлениях — или с их, философов, собственной точки зрения, —
было верным; мое понимание, в рамках моего исследования, также верно.
Хотя таинства масонства, которым я уделил столько страниц, объясняя их
природу, лежат перед самыми нашими глазами, я знаю, что нормальный
средний ремесленник не только не видит их, но и не может научиться
видеть их, если уже не имеет глаз для этого. Подобно этому, Греция век
от века исполняла ритуалы мистерий в качестве 1а haute convenance
(высокого приличия), великого национального установления, и в чем-то
выигрывала от своей верности традиции, но она могла видеть в них то,
что видели в них глаза Прокла и Порфирия, глаза Пселла, в каком-то
смысле даже глаза Платона — в его «Первом Алкивиаде». Есть еще один
важный момент: как бы ни символизировали для греческих философов обряды
Элевсина и Якхоса, митрические и халдейские ритуалы путь души через все
стадии своего существования, даже если на минуту предположить, что
осуществление подобных стадий и состояний было изначальным
предназначением таинств, мы должны помнить, что ни одно свидетельство
не говорит нам о том, что внутри античных святилищ действительно имел
место реальный и непосредственный опыт, отвечавший самой их, святилищ,
природе.
Гипотетический ключ. Таким образом, автор «Пояснительного исследования»
неправа в одном существенном
фактическом вопросе — и стоящий на подобных позициях читатель-немасон
счел бы, что метафорическая смерть кандидата в Третьей цеховой степени
есть некий транс, а его опыт — некий психический опыт. Слово «транс»
напоминает мне, что в рассматриваемой нами работе предлагается
ключ-разгадка к процессу, который, как считает ее автор, происходит в
святилищах. Реальное средство, говорит она нам, следует искать в
состоянии магнетического транса. Античные мистерии имели дело с тем же
средством, что и современные гипнотизеры, но жрецы совершали свои
действия, следуя установленным высшим принципам, с которыми Эт-вуд, по
собственному заявлению, знакома, но которые не раскрывает, ссылаясь на
некую опасность. Эта античная практика, заявляет дальше автор,
непосредственно подводит нас к наблюдению Пселла: «Жизненный дух,
очищенный определенным образом, становится зеркалом вселенского разума
Природы, и этот священный и величественный опыт передается человеку
одному в Божественном единении». Что действительно Пселл говорит в
своем сочинении «De Oraculis» (Об оракулах), так это то, что
существовало два способа видений в халдейских обрядах, не схожих с
элевсинскими: (1) те, что соответствовали образам света или различным
формам света, создаваемым страстями души в состоянии, называемом
«сверхусмотрение», и (2) те, что соответствовали высшему состоянию
самонаблюдения, где душа созерцает Божественный свет отдельно от любой
формы и образа. Нет нужды говорить, что так называемый «магнетический»
транс есть лишь произвольный домысел, не описанный к тому же ни в одном
источнике.
Малые и Большие мистерии.
Я уже говорил, что в Элевсине отправлялись Малые и Большие таинства, и,
так как вторые являются в некотором роде продолжением первых, логично
предположить, что вместе они образуют некое единство, как степень
Новиция в высшем ордене Рыцарства непосредственно ведет к степени
Рыцаря и без нее обряд попросту не завершен. М. Уварофф, французский
писатель начала XIX века, тем не менее убежденно утверждал, что (1)
Большие таинства были абсолютно отличными от Малых, (2) что нет
доказательств в пользу возможности для Mysta стать Epopt, (3) что если
подобное восхождение имело место, то, несомненно, Большие мистерии не
имели сами по себе смысла, (4) что существовал принцип отбора в обряде,
и разделение проходило на основе некого двойственного учения, (5) Малые
таинства не учили ничему прямо противостоящему общепринятому
политеизму, но что те, кто шел дальше, получали откровения о Божестве,
грехопадении человека, его бессмертии и средстве возвращения к Богу
,что — согласно Галену — жрецы давали эпоптам некоторые тайные книги,
которые могли читать только они одни. Гипотеза Увароффа о коренном
различии между двумя обрядами и о возможности причаститься Больших
таинств лишь для тех, кто был особым образом предопределен к этому, не
подтверждается свидетельствами. За двадцать пять лет до этого барон де
Сен-Круа утверждал, что распространение христианства в Греции заставило
хранителей Элевсиний быть более осторожными при приеме в Большие
таинства, и поэтому — если опираться на Тертуллиана — между двумя
обрядами был перерыв в пять лет. В то же время Плутарх писал, что этот
перерыв длился только год.
Подготовительные мероприятия перед посвящением и продвижением. Так как
мы уже видели, каким образом в «Пояснительном исследовании» трактуются
очищение таинств и следующий за ним трансцендентальный опыт, необходимо
пояснить, что кандидаты в Малые мистерии должны были вымыться в реке
Иллисе, после чего Дадох, совершающий церемонию, приказывал им
поставить ноги на шкуры жертв, предназначенных Юпитеру. Видно, что это
был символический ритуал, не имеющий внутреннего смысла. Очищению
предшествовал пост, и за ним следовала торжественная клятва хранить
тайну. Кандидат в Большие таинства также постился, подготавливался
обрядом омовения в соленой морской воде и огнем — пламя нескольких
факелов, передававшихся из рук в руки, символизировало очищение группы
кандидатов. Это тоже была традиционная процедура, как и половое
воздержание, возлагающееся
в обоих таинствах на будущих участников обряда. В этом не было ничего
сверх общепринятого смысла, хотя опять же понятно, что отношение
Платона и Прокла к этому отличалось бы от того, которое было, допустим,
у Алкивиада. В то время как последний устраивал своеобразные обряды
наоборот — известные пьяные оргии, Платон утверждал, что церемония
очищения освобождает тех, кто ее прошел, от вины и последствий
преступлений не только в земной жизни, но и после смерти. Поэтому он
понимал их сакраментально, как внешний знак внутренней благодати, или,
если угодно, как таинство исповеди в католичестве, то есть как должное
приготовление раскаивающегося сердца к тому, чтобы вернуться к Богу.
Говорить что-либо еще о мистериях — попросту бредить.
Обряды Агры. Малые таинства совершались в Агре, на берегах Иллиса, а
Большие — в самом Элевсине, неподалеку от моря. Любопытно отметить в
связи с гипотезой Увароффа, что свидетельства прошлого гораздо полнее
как раз о тех обрядах, которые он отгораживал от профанов стеной
двойственной доктрины и строгого отбора, и до нас не дошло почти ничего
о мистериях Малых. Очевидно, они были вводными по своему характеру — к
тем, что за ними следовали, — и, следовательно, их описание заставляет
подумать, что они состояли лишь в церемонии очищения. Тем не менее мы
видели, что Большим таинствам предшествуют очищения, более тщательно
разработанные. Какие бы различия между Малыми и Большими мистериями ни
существовали, ясно что и те и другие в основе своей имели общий миф —
но если первые представляли возвращение Персефоны на землю, то вторые —
ее спуск в подземное царство и жизнь там. Согласно Клименту
Александрийскому, в первых закладывались основания скрытого учения, а
само его здание воздвигалось в последних. Предполагалось, что основание
его состояло в необходимости добродетели ввиду Божественного Провидения
как чего-то превосходящего традиционную мифологию, то есть мифологию
греческого пантеона, а церемония Малых таинств была задумана так, чтобы
показать состояние нечистой души, помещенной в земное тело «и
погруженной в материальную природу». В таком случае это было всего лишь
моральное наставление, совет жить по разуму, в противоположность просто
здравому смыслу и инстинктивным потребностям. По Уорбертону, мистерии
«не требовали от посвящаемого чего-то сложного и невыполнимого».
Приготавливались жертвы Деметре и Персефо-не, а наставления неофитам
были таковы, что, по-видимому, разъяснение их откладывалось на более
позднюю степень посвящения. Они касались «обновления жизни и нового
рождения человека», которое, согласно Мюллеру, олицетворялось легендой
о Персефоне, изначально персонифицировавшей «исчезновение и возвращение
растительной жизни в непрерывном ряду сезонов», но ставшей царицей
смерти или тех, кто однажды попал под землю и возвратился из нее. Барон
де Сен-Круа говорит, что церемония в Агре завершалась возведением на
престол кандидатов и совершением ритуального танца вокруг них, а
управлял всем Дион Хризостом — правда, последний имеет отношение лишь к
мистериям Самофракии, и более того, к их последней стадии.
Большие таинства. Малым и Большим таинствам предшествовало — и
продолжалось после них — перемирие между сторонами, вовлеченными в
военные действия. Говорят, оно объявлялось в каждом городе, принималось
и соблюдалось всеми. Одним словом, это означало, что внешний Геллас был
символически спокоен и уступил место священным действиям Гелласа
мистического, религиозного. Фестиваль Больших мистерий длился девять
дней, не считая элевсинских игр, которые, конечно, не являлись частью
обрядов и устраивались через определенные промежутки времени —
по-видимому, каждые три или пять лет. Я могу лишь коротко рассказать о
процедуре церемонии. (1) Первый день посвящался ритуальным очищениям,
кандидаты же собирались вне храма. (2) Во второй день происходило
крещение в очищающих водах моря, в период полнолуния или перед ним. Это
называлось обрядом духовного возрождения, и именно поэтому, я полагаю,
участников элевсинских таинств называли Возрожденными Детьми Луны. (3)
Третий день — полный пост и, по Плутарху,
также — день траура и почитания мертвых. Прокл говорит, что эта часть
обряда символизировала слезы Цереры и Прозерпины. Более того, она была
посвящена воздержанию, и мы встречаем туманные намеки на церемонию
pastos, или мистического ложа, которое, очевидно, предполагало
испытание достоинства: эта церемония представляла сопротивление
Прозерпины брачной ночи с Гадесом. В итоге каждый кандидат приносил в
жертву поросенка, который был предварительно «очищен» в водах океана.
(4) Четвертый день — день процессий, и как заключил комментатор древних
текстов Аристофана, в этот день также проводились мистические танцы на
цветочном лугу. (5) Пятый день отмечался церемонией факелов, о которой
я уже рассказывал в связи с символами очищения огнем. Несущие факелы
кандидаты входили в храм по двое, и говорят, что у пламени был
невыразимый запах. Во время обряда сохранялась тишина, в знак почтения
перед поисками Деметры, которая зажгла факел в темноте от огня Этны и
таким образом разыскивала Прозерпину. (6) Про-j цессия факелов на пятый
день проходила, по-видимому, в светлое время, а на шестой день,
посвященный Якхосу, когда его статую несли из Афин, факелы горели в
темноте. Он относился к обряду Элевсина — будучи сыном Зевса и
Персефоны, это он помогал Деметре в ее поисках. Это было самое
популярное празднество из всех элевсиний. На пути статуи из Афин в
Элевсин стояли толпы людей, чтобы принять участие в жертвоприношениях,
освобождениях и танцах, которые устраивались в святилищах, что
находились вдоль дороги. Все вокруг было украшено миртом, и каждый
музыкальный инструмент участвовал в церемониях. Какое бы умолчание ни
отличало мистерии, оно никак не относилось к их внешней обстановке. Как
кандидаты стекались с четырех сторон света, так выходили и все Афины,
чтобы принять участие в обряде и весело поприветствовать тех, чье
посвящение стало в очередной раз всенародным праздником. Я не зыаю, в
котором часу процессия выходила из города, возможно на рассвете, но в
Элевсин она прибывала к ночи, превращаясь на ходу в великолепное
факельное шествие. (7) Торжество таинств начиналось на шестую ночь.
Непосвященным и неочищенным приказывалось покинуть процессию.
Открывался храм Деметры, и в него входили кандидаты с повязкой на
глазах. Они раздевались и надевали особые одежды из замши. Было очень
темно, и затем, с яростным и ужасным звуком появлялось видение Тартара,
и при помощи театрального действа мистам представлялись муки, ожидающие
попавших в него. За этим следовало видение Элизиума. Нам известно о (а)
божественных мелодиях, (Ь) безоблачном рае, (с) благоухании и (d)
цветочных лугах, заполненных избранными, которые, как сказал один
современный писатель, «танцевали и развлекали себя невинными играми и
забавами». Такова была благодать в представлении участников Элевсиний —
«Лучшая Земля» Хеманс, выдержанная в несколько более низком ключе. (8)
Это не совсем ясно из источников, но возможно, что на седьмой день
статую Якхоса с теми же почестями относили обратно в Афины. Так или
иначе, кандидаты оставались в пределах храма — или, по крайней мере, те
из них, кого допустили участвовать в заключительной степени таинств, то
есть эпопты. Между этим и предыдущим посвящением проходит двенадцать
месяцев. В седьмую ночь происходило — если верить Ипполиту, нашему
единственному и довольно позднему свидетелю, — «священное
бракосочетание Зевса и Деметры». Роли этих божеств играли жрец и
первосвященница (жрица). Они удалялись на время во тьму, в
символическую брачную ночь, и возвращались, излучая великолепие — жрец
нес пшеничный колос, по словам Ипполита, «совершеннейшее таинство
эпоптов». Он объявлял о том, что колос символизирует рождение святого
ребенка. То, что в мистическом и религиозном смысле этот символ полон
значений, не вызывает никаких сомнений, однако каково было его истинное
понимание для адептов — вопрос открытый. (9) Малые таинства повторялись
на восьмой день, как говорит Филострат, для посвящения опоздавших
кандидатов. В оправдание этого существовала легенда о том, что Эскулап
прибыл из Эпидария уже по окончании первых торжеств, и ради него они
были повторены. (10) Девятый день проходил за возлияниями, пили же из
двух кувшинов — один с восходом, другой с закатом, и совершающий
богослужение священник говорил, что небеса и земля есть отец и мать
всех вещей. Описание этого эпизода есть у Прокла.
Общий вывод. Теперь мы уже можем судить об описанных с большой
литературной помпой в «Пояснительном исследовании» мистериях. Мистик не
соединяется в них с Божественной природой при помощи богоподобного
посредника; он не получает Божественное вдохновение и не участвует в
сущности Божественного; он не освобождается духовно через очищения,
которые существуют в обрядах; он не проходит через метафорическую
смерть, вызываемую магнетической или другой формой транса, и
Божественное внутри него не сливается с Божественным во Вселенной.
Фантазии в ложноантичном духе это одно дело, но совсем другое —
реальные документы, и они, к сожалению, говорят о совершенно обратном.
Если бы я смог представить их в таком, позднейшем свете или полностью
довериться другим свидетелям, я бы проще и быстрее достиг цели своего
исследования. Подводя же итог, и за неимением отчетов самих участников
элевсиний, «жрецов, сияющих божественным», мы можем сказать, (1) что в
них кандидаты были либо зрителями, либо участниками драматического
ритуала, который отдаленно можно сравнить с масонским, (2) что
посвящение и прием происходили раздельно: философы, бедные ученики и
простые люди приходили пешком, а богатых привозили в колесницах, (3)
что, так сказать, действенной силой мистерий было что-то вроде
сценического представления, воплощенного человеческими силами видения,
(4) что только от зрителей зависело, смогут ли они вынести из этого для
себя пользу или нет, (5) что большинство посвященных выносили для себя
главным образом обширное наставление о «будущих наградах и наказаниях»,
plus официальные тайны и все, что могло остаться у них в памяти от
жреческих речей, о которых мы ничего не знаем, (6) что, по словам
Исокра-та, главным вознаграждением были знания о том, «чего ждать от
смерти и вечности». Аристотель говорит нам, что посвященные в таинства
не учились ничему, но лишь запечатлевали в своей памяти некие образы.
Видимо опираясь именно на него, немецкий автор Лобек считает, что
Элевсинии представляли собой «незначительное событие». Но если мы
предпочтем мнение Платона, то он говорит, что таинства учреждались с
целью «умерить жестокость народа, возвеличить его нравы и облагородить
манеры». Следовательно, таинства здесь снова выступают в качестве
аналогии масонству, той же системой аллегорий и символов, скрывающих
этическое и религиозное учение, главную ценность которой представляет
жизнь в соответствии с этим учением.
Учение мистерий. Как бы то ни было, многие вещи остаются неизвестными
нам — свидетели молчат о них, помня о клятвах неразглашения таинств.
Чем были изречения, высеченные на «петрома», или каменных плитах, чье
поучение называют ужасным? Проповедовали ли в Элевсине, скрываемую за
всеми масками и образами греческой мифологии доктрину единения с
Божеством, как верили в это Уорбертон и другие? Была ли тайная
доктрина, наоборот, поздним и при этом довольно смутным поучением о
законах и законодателях, открытии земледелия, времени посева и урожая,
как считал барон де Сен-Круа? Благоговение философов перед таинствами
исключает вторую позицию, и некоторое априорное рассмотрение позволяет
сделать вывод, что ритуалы мистерий имели свой особый и отнюдь не
второстепенный смысл — конечно, подобающий тому месту и тому времени.
Уорбертон, кажется, ближе к истине, чем его противники, и либо учение о
единении с Божеством пришло в философию из таинств, либо философия
объясняла таинства с помощью именно этого учения. Однако, возможно,
средний путь, предлагаемый Ленорманом — никто не может говорить об этих
вопросах с уверенностью, — самый мудрый. «Посвящение в Большие
мистерии, — говорит он, — которое представлялось эпоптам как видение,
должно было состоять из более сложных, незнакомых большинству людей и
общественной религии мифов, которым придавался более глубокий смысл и в
которых предлагалось учение о природе Божественного.
Отсюда и имя epoptela и более выразительное слово autopsia
(самоузрение), которое ясно показывает, что эпопты созерцали богов в
самой их сущности, лицом к лицу». Конечно, очевидно, что то ov, entia и
essentiae (сущее, сущность и существование) нельзя узреть лицом к лицу;
но именно в этом смысле бог преисподней представляется тьмой, а Зевс
бесформенным пламенем. Так герой Апулея торжественно утверждал: «Я
видел сияние солнца во тьме ночной во всем его великолепии». Однако мы
должны помнить, что на более высоких ступенях таинств кандидаты
созерцают образ Деметры, «облаченной в сияние» — в ослепительном свете,
и что это и есть видение «лицом к лицу» в символизме.
Легенда о душе. Если отвлечься от вопросов учения и церемониала, мы
можем рассмотреть отношение к элевсиниям греческой философии — для нее
они представляют легенду о душе. Персе-фона спускается в Гадес, как
душа во тьму тела, но для души есть путь освобождения, как был он для
Персефоны — воссоединиться с Божественным во Вселенной, как будто
попасть в объятия Деметры, и в конце концов обрести единство за
пределами пространства и времени, за пределами всех явленных вещей, как
в Элизиуме. Именно в свете этого Платон, касаясь своего посвящения,
говорит, что он созерцал «вечные реальности», которые, если правильно
понимать это, способны восстановить душу в ее первобытной чистоте. Я
должен добавить, что уход и возврат Прозерпины фактически символизируют
смерть и воскрешение во всех других таинствах. Как раз поэтому можно
сказать, что все значительные мистерии имеют в своем основании одну и
ту же историю. Я должен остановиться на этих моментах более подробно,
так как их следствия касаются масонства. Оно схоже с поисками Святого
Грааля, «историей, рассказанной для правдивейших и святейших в этом
мире», так как оно является таинством, в котором возможен опыт
благодати и основные черты которого я уже описал в своей статье о
христианских таинствах. Дальнейшее мое рассуждение, в котором я
рассматриваю концепцию таинства в широком смысле, а не только
элевсинского, продиктовано всей этой темой.
Назначение таинств. Бели мы возьмем основные учрежденные обряды
посвящения в последовательности их исторического развития в разных
странах мира и попытаемся проанализировать их содержание, мы обнаружим,
что они исповедовали одну и ту же доктрину и среди большого
многообразия орденов и церемоний они руководствовались одним общим и
главным правилом — как если бы у них была одна цель. Предания их
различны, но мораль одна. Из степени в степень кандидат освобождается
от старой жизни и вступает в новую. Для каждого эта процедура
индивидуальна, но везде существует вознаграждение посвященному в
таинства. Мы уже видим, что в Греции это было знакомство с возможностью
новой жизни, управляемой разумом и добродетелью, и слова эти наделяются
смыслом более глубоким, чем обычно. До какой степени это соотносилось с
реальной символикой самого ритуала, мы, может быть, никогда не узнаем:
по крайней мере такого мнения о нем были греческие философы.
Исторические документы не вполне благоприятны для этой гипотезы, как мы
уже видели, а взгляд Платона и его последователей обладал уже, как
таковой, внутренним светом. У нас нет возможности узнать, какие именно
тайны открывались посвященным. Я знаю только, какие тайны открываются
человеку вроде меня, который, познакомившись со многими учениями, может
увидеть в Третьей цеховой степени то, что большинство — обладающее
материальным рассудком и низким уровнем культуры — не видит. Эти тайны
говорят только для тех, кто может слышать. Из этого я могу сделать
вывод, что голос Элевсина был одним для Плотина и другим для греческих
сатириков, которые высмеивали мистерии. В них, возможно, было послание
и еще более высокого характера — для тех, кто мог его слышать, —
причем, возможно, самого высшего.
Мифы таинств. Однако помимо интимного знания для кандидатов,
существовало и общее знание — знание мифа, который лежал в основании
того или иного ритуала. К последним относятся смерть и воскресение в
таинствах Адониса и Вакха или уход-и-возврат в обрядах Деметры и Орфея.
Однако эти различия не принципиальны — мифы как будто заимствуют друг у
друга или же у одного общего источника. Похищение Прозерпины в
преисподнюю может символизировать и таинство смерти, а вмешательство
Юпитера, который выносит ее на землю в определенное время каждый год, —
воскресение. С другой стороны, мифы о Вакхе и Адонисе можно
рассматривать как истории об уходе-и-возврате, потому что они о смерти
и воскресении. Но если предполагалось, что кандидат в результате
посвящения начинает новую и лучшую жизнь, то очевидно, что это
происходило не как следствие символической смерти и воскресения бога,
представленного в церемонии схождения в Гадес с последующим
возвращением оттуда. Эти легендарные события должны были иметь
собственный смысл для ми-ста. Он неким образом ощущал себя ищущим
вместе с Деметрой и Орфеем, спускающимся в Аид с Прозерпиной и
Эвридикой, воскресающим с Вакхом и Адонисом. В похоронных обрядах
Египта умершая душа в своем странствии была уподоблена Осирису, так же,
можно предположить, и в греческих мистериях их участник уподоблялся
греческим богам и героям, претворяя их судьбы в мистическом действе. Мы
действительно находим указания, что новая жизнь для посвященного была
на самом деле возвращенной старой, того самого состояния, которое
греческий мистицизм называет предшествующим нисходящей линии рождений.
Опять мы сталкиваемся с магической формулой ухода-и-возврата —
метафорической смерти материальной жизни, воскресения к жизни духа,
ухода из этого мира и освобождения.
Масонские соответствия. Отражение этих вещей мы отдаленно находим в
ритуале метафорической смерти и символического воскресения цехового
масонства. Связь между главной легендой масонства и мистическим
действием вознесения доказывает, что процедура в целом имеет другую
цель, нежели та, о которой можно догадаться на первый взгляд из самой
легенды: если ее понимать буквально, то логическим результатом было бы
не вознесение или возрождение, а похороны. Как уже отмечалось в этой
книге, существуют степени за пределами Цеха, которые тем или иным
образом в своем основании также имели это скрытое значение — в них
отразились размышления над этой тайной их авторов, которые немало
преуспели в этом и пролили на нее новый свет. Тем не менее истинное
значение метафорической или мистической смерти и следующего за ней
воскресения может быть понято только как Христова Жизнь, проживаемая
душой. Однако этот существеннейший вопрос рассмотрен в соответствующем
разделе. Никто и не предполагает, что создатели Третьей степени имели в
своих сердцах осознанное понимание Божественной жизни и того, как она
достигается человеком, не больше, я думаю, были они и великими
знатоками каббализма; однако я убежден, что некоторый свет истинного
понимания важных вопросов религиозной и философской жизни не миновал
их. Поскольку это понимание прочитывается между строк этого великого
ритуала, истинный, хотя и скрытый свет не должен миновать и нас. Таким
образом, мы находимся как бы в положении древнегреческих философов,
которые, зная о мистериях то же, что и все, смогли понять их по-своему
— не так, как остальные, но в истинном и наивысшем смысле.
Обретение. В высшем понимании, таинства отличаются от романтической
литературы: если в последней все кончается свадьбой героев, то мистерия
формулирует способ, каким кандидат может обрести в опыте не только
воссоединение с Божественным, но следующей за ним вечной жизни. Как
таковая, схема посвящения соотносится с историческим разумом,
обуздывающим хаос мировых процессов — в том числе и процессов
формирования и развития официальных религий, — посредством которого для
человека всегда остается возможность вернуться туда, откуда он вышел. И
опять мои слова не следует относить к чему-то конкретному — я говорю об
идеале, об истинном посвящении, которое не относится к реальному
масонству, о святилищах, о которых масон и не мечтал. Сообщают ли эти
святилища опыт только в священнодейственных обрядах и символах или же
направляют его прямо в душу? Ответить на это можно так: здесь ничего не
совершается автоматически. Они дают что-то только способному
взять, а способность принятия и есть готовность к посвящению самого
себя, готовность к тому, чтобы стать сосудом для внутренней благодати,
жизнью для духа. Элевсинии влагали это послание в руки многих, но лишь
эпопты вроде Плотина, для которого они стали указанием на живое знание,
и только такие выходили из храмов посвящения с душой, переполненной
сверхдейственным опытом — опыта, природа которого запредельна этому
миру.
Современные таинства. Что касается других учреждений, например
масонства во всех его формах, то они сохранили скорее форму таинств,
нежели их благодать — в их ритуалах существует некое подобие зрелища,
но если кандидат осмелился бы спросить, каково значение зрелища, вопрос
сочли бы неуместным. Словом, лишь Мастер, который возвращает его к
свету, зачастую есть единственный, у кого он может потребовать ответа
на свой вопрос. Несмотря на это, современные формы таинств, несомненно,
имеют свое важное значение, пусть даже в качестве реликтов. Многие из
них сбились с пути, но все же удержали еще некоторые элементы
Божественного света, сохраняя в обряде и иногда в предании печать
древности — как бы ни были они далеки от нее, как бы ни была затуманена
их память. И мы можем, находясь внутри них, оглядываться на прошлое,
подобно самой душе, смотрящей сквозь безразмерное расстояние, сквозь
свои странствия и метаморфозы, на свою изначальную и царственную стать.
О грядущих таинствах. В старые времена церемонии посвящения, должно
быть, превосходили по великолепию первосвященнические ритуалы
возведения на престол Петров верховного понтифика в Риме, и даже
сейчас, при небольшом количестве тайных святилищ, очевидно существует
немало трогающих душу церемоний. Нет сомнений также, что если бы
античные таинства с необходимыми видоизменениями для нынешней эпохи
возникли снова в наши дни и к тому же среди нас появился действительно
достойный первосвященник этих таинств, то мы увидели бы, как пустыня
материализма зацвела бы священными розами. Я, конечно, не имею в виду,
что мистерии Цереры вновь возникнут именно как мистерии Цереры — как и
другие ритуалы, — также я не имею в виду, что любая первосвященная
месса должна быть представлена в виде мистериальном. Я лишь хочу
сказать, что Mysterium Fidei (Таинство Веры) должна, переменив в
каком-то направлении свою форму, стать реальным основанием опыта. Между
тем те, кто пожелает, могут вспомнить, что с упадком старых таинств,
когда даже священные места античного мира оказались в полном
разложении, когда в месте Жизни жизней поклонялись второй смерти,
возникла спасительная вера в Священную жертву христианской религии. В
наше время в католической церкви есть великолепные процедуры
посвящения, хотя и другого порядка, и несмотря на то, что их не
понимает большое количество верующих, а также несмотря на то, что
множество обрядов, распространившихся по миру, отвлекает на себя
определенное внимание людей, существует возможность для того, кто
наделен правильным понятием восстановить всю их священную действенность
при помощи простейшего служебника.
Посвящение и история. Остается сожалеть, что история посвящения
трактовалась сочувственно по большей части людьми несведущими, а если
излагалась компетентно, насколько это вообще может позволить научный
интерес, то исключительно личностями, настроенными враждебно или
скептически. Во многих исторических исследованиях в расчет принимается
внешняя сторона — оболочка, в других же вопрос рассматривается трезво и
тщательно, но всегда без вдохновения и без дара видеть внутреннее
содержание. К счастью, сами обряды посвящения гораздо богаче их внешней
истории, и иногда легенды правдивее истории, так как способны выявить
именно внутреннее. К тому же этот предмет один из самых небезразличных
для человека. Полагаю, что если бы мне, кто пишет, и тем, кто читает
это, рассказали новости о христианском Розовом Кресте в Нюрнберге,
Силезии или в некоем отдаленном замке Краковского воеводства, мы
приняли бы это как великий знак и отправились бы к нему. Это должно
было быть фантастическим путешествием, как если бы человек отправился
искать Авалон в Западной Стране
или заколдованный город Худ. В реальности же подобные путешествия
противоречат смыслу нашего исследования. Тот, кто верит, что он
приблизится к мудрости, поменяв географическое положение, безумен.
Силезия и Нюрнберг, Рим, Египет или Лхаса не ближе к мудрости, чем
Лондон. Поэтому человек мудрый путешествует только в стране своей
юности, которая вбирает в себя любой Египет.
Источники. (1) Греческие и латинские писатели классического периода,
упоминавшиеся у меня поименно: (2) Memoires pour servir a l'historie de
la religion secrete des anciens peuples, etc., par M. le Baron de
Sainte-Croix, 1784. (3) Warburton W. The divine Legation of Moses
Demonstrated. Book 2, sect. 4; (4) Lobeck. Aglao-phamus.1829; (5)
Lenormant. F. Ele-usis. 1862; (6) A Suggestive Enquiry into the
Hermetic Mystery, 1850; (7) Oliver G. The History of Initiation. 1841;
(8) Упоминания мистерий у масонских авторов многочисленны, об
элевсиниях смотри довольно объективный отчет, по большей части
заимствованный у Сен-Круа: Clavel. Histoire Pit-toresque de la
Franc-Magonnerie et des Societes Secretes, 1844. Part. 2, с 2: Mysteres
du Paganisme. (9) Смотри также неплохой обзор: Wright D. Eleusinian
Mysteries and Rites. [1919].






[ Вернуться назад ]

Масонская энциклопедия

При использовании этих материалов обязательно размещайте ссылку:
<a href="http://www.all-magic.ru/modules.php?name=Encyclopedia&op=content&tid=4952" > ЭЛЕВСИНСКИЕ ТАИНСТВА (ELEUSINIAN MYSTERIES) </a>


Поиск

Рассылка
Как гадать по руке и предсказывать будущее
Подписаться письмом
Рассылка 'Как гадать по руке и предсказывать будущее'

Реклама






Rambler's Top100
Copyright © 2007 by All-Magic.ru.
Открытие страницы: 0.48 секунды